Антон ВладимировичЖара выжигает поверхностный слой воды, а в темных чашах прибрежной растительности линь ведет размеренный образ жизни. Рыба выходит к границе кувшинок лишь в короткие отрезки рассвета и сумерек, поэтому чуть ли не встаю вместе с ячмень-гранником (полевики так называют ранний ветер, приносящий аромат свежего хлеба), чтобы успеть к утреннему пиршеству.
Летний линь предпочитает мягкое дно, насыщенное сероводородом. Короткая бороздка прикормочного груза пробивает пленку ила, выбрасывая мутное облако. Рыба реагирует на мириады щупалец тины так же, как пчела на нектар. Этот момент сравним с открытием люка в подводный амбар: достаточно попасть в ту же глубину — поклевка не заставит ждать.
Расстановка снастей
Собираю легкий штекер длиной семь метров: жесткий комель, стеклотканевая вершинка-«драпира». Поводок 0,08 мм из «паутины» (гидрофобная фторуглеродная нить), крючок № 14 формы «чешуя» — цевье с микрозубцами удерживает опарыша плотнее. Огрузка дробинками по схеме «струна». Ветер – драккар, способный снести поплавок за секунды, поэтому корпус поплавка — оливка с килем из вольфрама. Углеродная вставка антенны до того тонка, что тень чайки способна притопить её на миллиметр.
Прикорм и насадка
В летний полдень линь впадает в спячку, поэтому аромат нужен деликатный. Запариваю перловку с листом лабазника, эфир-салицилаты растения создают запах меда и огурца одновременно. Крупа играет роль якоря, удерживая рыбу в пятне. Добавляю лущёный рапс, пережаренный до орехового оттенка, и толчёную личинку хирономиды — «чёрной мушки». Консистенция пасты напоминает мятую глину, благодаря чему шар, погружаясь, не лопается преждевременно. Насадка — «бутерброд» из пары красных опарышей и кольца навозного червя. Линь по-особенному втягивает корм: поплавок медленно заваливается, словно подкошенный тополь, потом ложится набок. Подсечка должна быть ласковой, иначе губы-присоски разорвутся.
Вываживание без потерь
Тело линя покрыто толстым слоем клейкой слизи, работающей как тефлон. Рыба скользит между стеблями кубышки, оставляя за собой мутный след, похожий на дым подводного костра. В такие секунды вступает фрикцион, настроенный до границы «свист — обрыв». Дав линю уйти на три-четыре метра, разворачиваю удилище под углом сорок пять градусов, заставляя рыбу описать дугу. В подсачеке линь порой испускает низкий скрип — звук, рождаемый трением жаберных крышек, старые рыболовы именуют его «песней болотного кабанчика». Слизь смываю настоем хвои — смолистые фитонциды обеззараживают ранки и избавляют руки от запаха тины.
Ночные вылазки дарят трофеи свыше килограмма. Использую свечение амалгамовой капсулы — «фея Люми», закреплённой на вершинке. Холодный лимонный свет не пугает рыбу, зато помогает отслеживать покачивания. Когда поплавок замирает в мёртвой точке, сердце замирает синхронно — в тот миг чувствую себя проводником между двумя стихиями, где клочок ила дороже золота, а тишина звенит громче медных тарелок оркестра.
Линь, пойманный летом, пахнет свежими огурцами: феромоны, содержащиеся в его слизи, совпадают по формуле с кукумисалацином. Запекаю трофей на кустарниковых ветках ирги: сладкий дым дополняет фирменный огуречный оттенок. Рыба превращается в гастрономический сон, за который стоило дышать болотным воздухом ещё до рассвета.
Грамотная работа с маркерным грузом, ненавязчивый аромат прикормки, филигранная подсечка и уважительное обращение — четыре кита, на которых держится ловля летнего линя. Пользуюсь этим сводом правил тридцать лет, и каждая вылазка подтверждает: природа щедра к тем, кто читает её сигналы шёпотом.