Антон ВладимировичВ Чиангмай прибываю подобно путешественному бекасу, тянущемуся к тёплым ключам: рюкзак пропитан запахом рыбьего сала, а в руке — лёгкое удилище из бамбука тонкин. Город встречает шёпотом колокольцев, дымом подсушенной гуавы и парусиной суровых гор, прячущих озера с карасём карада и быстрыми ручьями.
Северная столица Ланны дышит водой. Пинг течёт под стенами сломанной башни Чеди Луанг, унося лепестки франжипани. В сумерках слышен плеск сиама, взявшего строгую стрекозу со стеклянной поверхности. Глядя на круги, вспоминаю приёмы дунянь — способ подсечки, пришедший из китайской школы рыболовства XII века.
Утро на Ринге
Когда первые двойные гонки храма Ват Пхра Синг ещё держат ночную ноту, я уже стою по пояс в реке. Вода остужена горным туманом, прозрачна до чёрных базальтовых плит. Ловля ведётся на мушку, сплетённую из нитей кокона гигантского шелкопряда сатурния, местные зовут волокно «май нанг кван». На крючок идёт мраморный усач Barbonymus schwanenfeldii, которого тайцы ценят за упругую кожу. Отпускаю двух, бережно кладу третьего в кошёлку — нужен обед для команды носильщиков.
Ниже по течению свёртываю снасть и беру в руки луговой дробовик «Chiappa Little Badger» калибра .410. Прибрежный бамбук скрывает серуанг — местную водяную курицу. Жир птицы подходит для смазки рукояти гарпуна, которым планирую охотиться в пещерном озере Тхам Лод недалеко от Пай. Фауна здешних вод хранит реликтового сама pla buek (Pangasianodon gigas), я встречал гиганта лишь раз, когда служил в инспекторской артели у Хуай Тонг Тао.
Горный диптерокарп
Дорога на северо-запад уводит в машинуслянистый сумрак диптерокарпового массива. Шершни вьют гнёзда в кривых кронках чуламани, а на земле хрустит «сак паен» — смола, застывшая вокруг корней. Охота тут идёт на мунтжака (Muntiacus muntjak). Зверь прижимается к зарослям тиковой поросли и выдаёт себя коротким лающим криком. Туземцы карен пользуют петли «ли-кхао» из ротанга, я предпочитаю арбалет «Scorpyd Ventilator» с черёнками из железного дерева. В жарких порогах севера каждый шаг отдаётся гулом в костях, будто камертон настроен на частоту сигнальной лютни.
После выхода к деревне Мае Кланг меня перехватывают мастера тайского кузнечного цеха. Они делают «меенг» — нож-кусач из листовой стали SK85, украшенный серебряным сплавом «ньёк ньёк». Беру пару клинков: один для разделки рыбы, второй — подарок аббату Ват Чианг Ман. Монах хранит коллекцию древних гарпунов, включая образец с зубцами из рога саолы (Pseudoryx nghetinhensis).
Ремёсла и храмы
К вечеру возвращаюсь в старый город, где дымятся глиняные жаровни кругового рынка Варорот. С прилавков свешивается «сэнг» — вяленое филе змеи-хана, промазанное пастой «нама пик плара» из ферментированных рыбий хвостов. В кругу ремесленников идёт спор о доле тамаринда и сока «ма-кок» (Spondias dulcis). Я молчу, слушаю звяканье чеканов: так рождается колокольчик «кланг длин», звучание которого сродни тихому всплеску подмерзшего ручья.
Ночь приносит фестиваль «Ипэнг». Воздушные фонари «ком лой» вырастают над рвом, где пресноводные угри Frillfin бегут за подпрыгнувшими жабами. Свет бумажных шаров отражается в воде, и каждый отсвет напоминает глаз ночной рыси. Для меня подобный блеск — сигнал: пора доставать катушку, смазанную жиром серуанга, хищник подойдёт ближе, привлечён мельканием золы.
Утром отправляюсь к каналу «Фа Хам», заросшему «па-ка-виенг» — водным папоротником с вафельной текстурой. Здесь живёт речная креветка Macrobrachium rosenbergii. Использую подсак «яо», сплетённый из лиан хой-кванг, за полчаса набирается ведро. Хитиновый панцирь пригодится для клея «пра-соп», который служит армировкой рукояткам бамбуковых стрел.
Перед отъездом захожу в артель возле Ват Лок МоЛи. Мастера рисуют охру на хлопке «макфай», выводя сцены битвы обезьян-воинов Ханумана с демонами. Прошу добавить мелкую деталь: силуэт рыбака, склонившегося к луне над водой. Художник кивает: в Чиангмай слышат ритм любого промысла.
Покидаю северную столицу на заплечном грузовике «сонгтео». В кузове сортирую трофеи: мраморный усач, шкура мунтжака, пучок смолы сак паен, новый нож менг. В голове звенит оркестр цикад, смешанный с отзвуком храмовых тарелок. Край, где священный огонь соседствует с сыростью подлеска, заполняет память ярче всякой легенды. Вернусь, когда Пинг окрасится красной глиной сезона по-май, и снова пройду под тенями храмовых крыш, следя за кругами рыбы.