Антон ВладимировичДекабрьское небо тонко звенит, когда ботинки касаются першничной крошки — того скрипучего снега, что рождается при −15 °C. На таком кристаллическом ковре слышно каждый шаг. Я всегда начинаю путь с приглушённого удара киргуна: резец входит в толщу и сразу разговаривает эхом. Доносится сухой, уверенный «дзынь» — значит, монолит крепок. Глухой «бум» подсказывает наличие воздушных линз или гнилых линзовых прослоек. Первое правило вытекает отсюда: звучание льда — первичная диаграмма безопасности.
Лёд формируется слоями, словно слоёный пирог. Верх — инейная корка, далее синеватая подушка, ниже — стекловидное основание. Слой-кондёр (локальный участок с пузырями газа) встречается вблизи камыша. При ударе киргуна там слышится укороченный «клац». Я обхожу такие зоны дугой минимум пятьдесят шагов.
Смазочные буры и сапёрные лопатки всегда держу на боку, а вот шурфовку выполняю ручным ледобуром диаметром не шире семьдесят миллиметров. Узкое отверстие предотвращает локальный подмыв. Первый шурф прокалываю через десять метров от берега. Толщина менее семи сантиметров заставляет развернуться без дискуссий. Семь — минимальный критерий, пятнадцать — рабочий, двадцать пять — комфортный.
Переохлаждение начинается не тогда, когда тело дрожит, а когда дрожь исчезает. Тепловой баланс проверяю короткой паузой: снимаю рукавицу, даю ветру коснуться запястья, если холод не обжигает, значит кровь ушла в ядро, защитные механизмы на пределе. В этот момент я меняю активный поиск на статичную ловлю у знакомых лунок, попутно пью горячий настой чабреца из термоса. Кофеин гонит влагу, а она тянет тепло, поэтому чабрец и сушёная рябина — мой выбор.
Страховочный корсет — тонкий репшнур пятимиллиметрового сечения, уложенный змеёй под курткой. На поясе карабины с автоматикой twist-lock. При провале я фиксирую корсет на ближайшем торосе, затем вытягиваю тело, перебирая ледовые кромки, словно ступени органа. Вес распределяю грудью, ноги остаются за линией пролома. После выхода делаю три переката в сторону плотной структуры, лишь затем поднимаюсь. Такой алгоритм отработан до автоматизма дома, на половике.
Пенетрометрия льда
Для количественной оценки прочности применяю самодельный пенетрометр: стальной стержень с градуировкой. Погружение иглы на два сантиметра при ударном усилии один килограмм-сила — предел хождения. Практика показывает, что визуальная кристалличность обманчива примерно в двадцати процентах вылазок. Цифровой подход снимает лирику, оставляя чистую механику.
Термобарические ловушки образуются возле родников и сбросов ТЭЦ. Вода теплее, лёд рыхлеет по контуру эллипса. Граница часто маскируется настом. Я ищу её не глазами, а ушами: выстреливаю резиновым жгутом об поверхность, плотное зеркало выдаёт звон, рыхлое — матовый хлопок. Дешёвый, но честный тест.
Экипировка без лишних граммов
Куртка из мембраны с паропроницаемостью десять тысяч грамм/м²/24 ч позволяет телу дышать. Под ней — термополотно с полой нитью. Капюшон фиксирую так, чтобы периферийное зрение не теряло лунок. Варежка-трансформер превращается в перчатку одним движением — мелочь, а крючок №18 легче привязывать. На штанинах — гернсбахеры, съёмные наледники, которые выводят влагу, не давая снегу слежаться.
Сигнальный модуль
В кармане лежит мини-маяк AIS-SART. Радиус действия четырнадцать километров. В экстрим-сценарии спасатели получают координаты через минуту после активации. Гаджет весит сто семьдесят граммов, питается литиевой таблеткой с ресурсом двести часов.
Минимум еды, максимум энергии: смесь бекона, кедрового ореха и штрейзеля даёт восемьсот килокалорий на сто граммов. Одной горсти хватает на час активной ловли при −20 °C.
Манёвры на мели
Лёд над русловой бровкой часто толще, чем в заводях. Тёплая вода из ключей подтапливает заводи снизу. Поэтому я перемещаюсь по дуге, пересекая форватер кратчайшим сегментом. При каждом шаге палец-щуповик проверяет микротрещины. Такой щуп — обрезок лыжной палки с твердосплавным наконечником.
Против ветра и шуги
Шуга повисает под льдом, создавая динамическое давление. При порывах около двенадцати метров в секунду треск усиливается. Я отклоняюсь на пятнадцать градусов от вертикали, снижая риски растрескивания под сапогом: вес распределяется шире, наподобие ходьбы по канату, где тело служит балансиром.
Сигнал «Пять ударов — пауза — пять ударов» — рыбацкий код бедствия. Компактная струбцина-ударник внутри короба снастей взводится одной рукой. Стальной шар бьёт в крышку, звук проникает сквозь ветер до восьмисот метров.
Ночная ловля
В новолуние ледяное плато становится чёрным экраном. Безопасность держу на уровне аудиоориентирования: включаю ультразвуковой репеллер от лис, он пищит на сорока килогерцах. Человеческое ухо не слышит, а я улавливаю отражение звука от торосов маленьким датчиком в шапке-фонаре. Стена торосов отзывается эхо, равнина — молчит. Простая сонара.
Навигация без GPS
При плотной облачности спутники дают погрешность тридцать метров. Тогда в ход идёт коми-компас: пластинка льда на нитке. Утолщённый край всегда показывает север из-за сезонной солнечной эрозии. Метод стар как промысел немцев, но пока не подвёл.
Гигиена дыхания
Испарения изо рта оседают инеем на баффе, потом тают и замерзают снова. Такой «стеклобой» утяжеляет ткань, охлаждает шею. Решаю задачу фильтром из волокон тибунского мха: растение впитывает влагу, остаётся гибким при −30 °C. Смена фильтра каждые два часа исключает обморожения.
Небрежность равна тонкому льду
Лёд хранит память обо всех ошибках: каждое шумное бурение, каждая халатная ступень оставляют трещину. Читаю эти шрамы, как буквицы старинной книги, и делаю вывод: дисциплина — лучшая прикормка безопасности.