Антон ВладимировичЩука вспыхивает в сознании рыболова ледяной искрой. Её челюсть-капкан щёлкает там, где граница тепла и холода формирует кормовые коридоры. Я отслеживаю эту границу круглый год, фиксируя смещение пика активности буквально по неделям.
Весенний марш
Оттепель изгоняет ледяной панцирь, и вода насыщается кислородом. Начинается фагофазия — короткий период безудержного питания. Перепад уровня рек сбивает малька в прибрежные карманы. Я выхожу после полудня: солнце подогревает мелководья, поднимая термоклин. В ход идёт «толкушка» — лёгкая колебалка, которая дрожит, словно пробуждающийся стрекоз.
Середина весны приносит буруны мутной воды. Щука покидает берега и встаёт у кромки струи. Здесь работает джеркинг: рывковые приманки с глиссированием напоминают оторванную пластиковую ленту. Когда температура поднимается выше 12 °C, хищница уходит на нерест, и клев замирает почти до появления первой молодой флотилии малька.
Летняя пауза
Июнь дарит короткий всплеск охоты на рассвете, пока термоклин не устаканился. Затем наступает эстрия — тепловой штиль. Вода расслоена: тёплая линза сверху, прохлада снизу. Щука зависает в ямах, реагируя на шум стоячей приманки с акустическим резонатором. В полдень я переключаюсь на апвеллинговый стиль — вертикальное блеснение под эхолот, вытаскивая рыбу из сумрачных слоёв.
В июле яркая инсоляция убивает кислород на мелководье. Спасает ночь. Луна вытягивает планктон к поверхности, за ним поднимается малёк, а хищница совершает рейды. Я ловлю на флоулайт — светонакопительный воблер, его слабое свечение напоминает мушиный рой и провоцирует атаку.
Осенний пир
Первая стынущая роза ветров запускает гипоксию растительности, вода очищается. Щука кочует за стаями уклейки вдоль бровок. Лучшие часы — с 10 до 14: солнце касается косяков под углом, мальки блестят как сброшенные монеты. В этот момент я выбираю суспензер: пауза в проводке удерживает приманку в поле зрения хищницы, создавая ощущение лёгкой добычи.
Листопад стягивает рыбу на русловые свалы, где течение формирует гирулис — локальный подводный ветер. Колебалка, поставленная против этой струи, машет, как рваный флаг. Удар ощущается октавным гулом в хлыстике. С похолоданием до 4 °C активность смещается к сумеркам: тёмная вода глушит зрение добычи, уступая место боковой линии.
Зимний хребет
Лёд сковывает поверхность, но под ним слышен хруст кислородных пузырей. Первая неделя после становления — золотое окно. Я бурю лунки на стыке травы и русла, расставляя жерлицы с плотвой-елкой: её заострённый профиль легче трепещет в недвижной воде. При температуре подо льдом −0,5 °C щука активна утром, пока ещё работает конвекция.
Глухозимье вводить рыбу в топор. Выручает мормышинг: миниатюрная вольфрамовая «капля» с мушиным оперением. Её колебания сидят в диапазоне инфразвука, на который щука реагирует даже в полусне. Я выдерживаю паузу до 30 с между качками — иногда хватка похожа на легкий поцелуй.
Финал сезона
По последнему льду поднимается аэрация: талая вода врывается под панцирь, вспенивает ил, вдувает кислород. Щука снова выходит на пятачки былой растительности, где корм ищет укрытие. Я беру балансир-стилус, его вытянутый корпус сдвигает центр тяжести и рисует затяжные галсы. Один-деньва разворота — удар, хищница встречает весну.
Я сверяю календарь с барометром, но слушаю воду чаще приборов. Щучьи часы текут по собственным спиралям, и лишь терпеливый наблюдатель сумеет войти в этот ритм.