Антон ВладимировичПочти три десятилетия я выхожу в море при любой погоде и изучаю, как глубина меняет язык хищника и мирного стайного вида. Каждому горизонту требуются собственные ритм, огрузка, звук, запах. Шнур и поводок подбираю по шкале Beaufort, виду корма и степени освещённости дна. Внизу привожу проверенные приёмы, основанные на полевых дневниках и цифровых логах со ста семидесяти экспедиций.
Поверхностный горизонт
На заре и в сумерки всплеск хищника слышен дальше, чем приглушённый дизель траулера. Ловлю лёгкой палкой с быстрым строем: она подкидывает поппер на границу брызг, где сарган выпускает серебряный шлейф. Приманку покрываю эмульсией из гуммиарабика и фагостимулятора — вещество вызывает у рыбы пищевое возбуждение через хеморецепторы. Шнур окрашиваю маркером каждые десять метров, чтобы контролировать удаление без прибора. Если ветер двоечка по Beaufort, ставлю полупустой клинкер-поппер: звук мягче, разбойник-лаврак дольше остаётся под лодкой.
Средняя толща
Пелагические клыкачи прогуливаются между термоклином и линией рассеяния планктона. Я считываю картинку эхолота, отслеживая пятнистую гребёнку обратного сигнала. После первого касания дна джиг поднимаю счётом «пять ударов сердца» — вместо секунд, ибо сердечный метроном не подводит, когда батарейка часов садится. Узкая каст-джиговая блёсна колеблется с амплитудой тринадцать градусов, имитируя раненого шпрота. На шок-лидер ставлю флуоресцентную бусину: в зеленовато-голубом спектре начинается зона Чапмана, где зрение рыбы обостряется. Пауза между рывками — три вдоха, хищник тогда атакует без промаха.
Глубокие слои
Ниже пикноклинаина (границы плотности) вода тише, но трофей массивнее. Спускаю приманку через роликовый даунриггер, чтобы исключить парусность. Огрузка — вольфрамовый чебурашка с углом отвода двадцать семь градусов, уходит вертикально, словно дирижабль без ветра. В прикорм добавляю измельчённый жмых скумбрии, аромат которого распространяется по логарифмическому закону Фика. Волосатый джиг «спайдер» из атериновых волокон пульсирует под вспышками биолюминесценции, привлекая клыкачей и каменную зубатку. Срабатывание идёт по косой: поклёвка почти не слышно, но вершинка дрожит, будто игла сейсмографа. Подсечка резкая, угол рукояти пятьдесят пять градусов — так скелет рыбы несильно травмируется, и она выходит в лодку без конвульсий.
Когда вновь смотрю на садок, каждая ступень глубины представляется отдельной главой морской оперы. Ритм барабанят чайки, бас держат дизели, а я дирижирую снастями, подстраивая такт под тайное дыхание воды. Так продолжается наш глубинный диалог, где каждая поклёвка — новая нота.