Антон ВладимировичДекабрьское плато высокого давления дарит чистый звонкий лёд толщиной в три пальца. Я выхожу ещё в полумраке, когда по кромке камыша скрипит инеевый флюс. Плотва держит «плинтус» — слой воды сразу под кристаллом, где свет пока живой, а кислород свеж.
Беру семь лунок, расположенных веером. Интервал — две лыжные палки, тишина вокруг похожа на отточенный клинок. Начинаю с самой дальней, возвращаюсь к ближней, ледяная мембрана успевает убаюкать стайку, и удочка говорит первой, не сапог.
Структура льда
К машинам ближе к полдню подтягивается «шашлычный» народ, а я к тому часу уже закрываю результаты. Самый звонкий лёд — у линии жёлтого тростника с подводным «тальником» — пучками молодой ивы, её корни задерживают течение, собирая корм. Под корнями часто висят «полосатые свечи» — карликовые окуни, но плотва берёт смелее.
Снасть без лишнего
Использую хлыстик из карбона, вес ровно, как у листья шелестящего тополя. Катушка — старый «Невский» мотыльник, шпуля с тонкой леской 0,07. Поводок из дисульфидного вольфрама диаметром волоса: материал жёсткий, но пружинит у самой мормышки. Последняя — «угрин» — агатово-чёрная капля с полым каналом, через него проходит воздух, рождая микропузырь при игре. Плотва клюёт на вспышку пузыря чаще, чем на блеск сусального серебра.
Тактика точек
После пробной партии лунок я оставляю рабочую тройку. Первая — у корня тальника, вторая — над песчаным пятном, третья — на границе старых водорослей. Цикл простой: семь качков будильником, пауза десять секунд. Настоящий поклёвочный ритм проявляется на пятой серии, когда стая привыкает к акустике льда. Для контроля использую «эхо-гвоздь» — короткий металлический стержень, ударяю им по кромке и слушаю отголосок. Глухой тон сообщает о свежих промоинах, звонкий — о крепком монолите.
Вываживание веду без подсака: ладонь уходит под лёд через восьмиугольное отверстие. Плотва, встретив тепло кожи, сдаёт, как парус при штиле. Первый рывок гашу, прижимая леску к кромке, затем вывожу рыбину боком. На кукане серебряные спины быстро наливаются багровым отливом — примета холодного дня.
Безопасность — не синоним паники. Страховочный шнур крепится карабином к ремню, свободный конец — к буровой рукояти. Лёд щёлкает, будто костяные кастаньеты, но пара бычьих шагов назад решает вопрос. На мостике между берегом и лунками помещается только один котёл снега, и я придерживаюсь этого невидимого коридора.
Вместо финала поднимаю из рюкзака стальную кружку, наполняю её настоем ивовой коры — горечь выводит ледяную вату из пальцев. Под ногами светится тёмная вода с рыжим отблеском зари. Плотва словно рубиновый слиток в ладони: зима ещё только набирает дыхание, а мой дневник уже гремит новыми строками.