Антон ВладимировичСпокойная зеркальная гладь в камышах хранит рыбу-врача — линя. В зарослях его выдаёт вихрь пузырей, похожий на шёпот ила. Чтобы уловить этот знак, я выхожу к воде ещё в фиолетовый сумрак, когда утки только рыхлят прибрежную кромку.
Снасти без излишеств
Телескопическое удилище класса match light длиной 4,2 м собранно ещё дома, чтобы лишний раз не шуршать кольцами. На кончике — флюорокарбон 0,18 мм, скользящая оливка 1,2 г, пара стопоров и крючок №10 с болотной окраской. Павлиний поплавок «0+1» лежит на плёнке воды, словно водомерка, реагируя даже на касание усатой губы. В запасе держу шарнирную «трепалу» — поводок-подвес с боковым входом, пригождается при штиле.
Линь ходит медленно, зондируя донный ил мясистыми губами, будто ювелир ищущий изумруд. Шорох разгона ему чужд, любое чрезмерное движение рвёт тонкую нить доверия. Поэтому катушку ставлю инерционную, позволяющую аккуратно спускать лесу и сразу фиксировать поклёвку легчайшим пальцевым тормозом.
Прикормка без резких ароматов
В ведёрке перемешаны протёртый горох, ферментированное просо и щепоть глауберовой соли — старый трюк для подъёма облака ила. Смесь спрессована в «калачи», каждый размером с грецкий орех, они распадаются через пять минут, оставляя на дне тёплый шлейф. Никаких фруктовых эссенций: линь распугивается от приторной нотки, словно аристократ от дешёвого одеколона. В край каждого шара вдавливаю две-три личинки ручейника, выступающие живыми «флажками».
Насадка — распаренный боб «турецкой травы» (canavalia), окрашенный куркумой, либо пучок мотылей, прошитых «упрямой» иглой, чтобы ворсистое тело не сбивалось при забросе. При слабом клеве выручает «короед» — личинка жука-чернотелки из гнилой коряги, оболочка плотная, запах древесной плесени действует на линя, как лакрица на ребёнка.
Тактика рассветной проводки
Поплавок кладётся набок, груз опускается точечно. Леска слегка провисает, образуя букву «S» — запас для плавного потяжения. Поклёвка выглядит как едва заметный наклон антенны, за которым следует медленный уход под камыш, будто кто-то втягивает зелёную свечку под скатерть. Подсекать советую на втором сантиметре погружения, иначе губа прокалывается в нежной зоне, и рыба сходит. При вываживании удилище держу высоко, стравливая лесу короткими импульсами: линь упирается боком, словно мокрая лошадёнка, и норовит войти в рдест.
Ночной клёв складывается иначе. После полуночи линь сменяет мелкий карась, тогда спасает «звёздочка» из светлячков, вставленная в вершинку кивка, и приглушённый фонарь с фильтром индиго. Шорох шагов гасится валенками, подмести берег приходит на помощь ветошь, смоченная глиной — классический приём «походной акустики».
Пойманного линя сразу укладываю в садок-«газзак» — мягкий рукав из мелкой сетки. Его слизистая кожа быстро сохнет, поэтому каждые пятнадцать минут опускаю садок глубже, позволяя воде циркулировать вокруг рыбы, как лёгкий ветер в бамбуковой роще.
Сутки на тихом озере завершаются дымком можжевелового костра и кипятком из кочерыжки самовара. Линь лежит на мху, серебряно-оливковый, словно медная пластина с зелёной патиной. В каждом чешуйчатом «панцире» отражён неторопливый ритм заросшего водоёма, а внимание к деталям превращает вылазку в почто алхимический ритуал.