Антон ВладимировичЯ впервые ощутил рывок голубого тунца у мыса Исабель: тросовый кивок согнулся, а кровь в висках отбивала тот же такт, что и хвост рыбины за бортом. С тех пор каждый сезон я мча́сь за этим гладиатором, вырисовываю в навигационном журнале маршруты, где термоклин режет воду на две стихии, а поток жаркой агульясской струи сталкивается с холодной линией Бенгела.
Нужная акватория не выдаёт себя громко. На раннем рассвете я ищу плёс мимолетных касаний чайки-капского помора, капельку разбросанного малька и тонкую линию на гидрофоне — инфразвуковое потрескивание мышц тунца, похожее на шёлковый разрыв паруса.
Приманки и снасти
Катушка «тиброн» с мультидисковым фрикционом, шестнадцатиметровый шок-лидер из фтороуглерода 180 lb и удилище из гибридного графена выдерживают резонанс первого броска. Живец — флюоресцентная мушка-саури, обмотанная нитевидными чешуйками люминофора. Форма приманки копирует обвязку баллистического конуса, при проводке она запускает эффект Кармана: кавитационный шлейф заставляет тунца атаковать без колебаний.
Когда штиль, я спускаю мелкую сеть «лампариту» и собираю тянущихся за лодкой кальмаров. Их сок, насыщенный метаболитами триптофана, формирует ароматический след, напоминающий тунцу состояние ночной охоты, и он поднимается к поверхности в белый полдень.
Тактика поимки
Клёв выражается не ударом, а внезапным вакуумом в кончике спиннинга. Я подсекаю в момент «нулевого растяжения» лески, чтобы крюк вошёл в нёбо, а не в костную маску. Первые десять секунд — штроба бурильного станка: рыба ударяет хвостом 70 раз в минуту, разгоняясь до 80 км/ч. Я работаю «подпружиниванием»: качаю бланк грудью, снимая нагрузку с предплечья, и в момент фрикционного писка делаю сброс на две ладони.
Эхолокационная сигнатура тунца отличается от сигнатуры акулы: бёдра рыбы формируют трёхточечный рисунок на спектрограмме. Увидев такой график, я замираю, отключаю дизель, чтобы лопатки винта не разрушили акустическое поле, и жду, пока серебряная тень подойдёт под лодку.
Дуэль длится сорок-пятьдесят минут. Когда бурый глаз рыбы показывается у борта, я вставляю пику «икэ-дзиме» под ростральную кость, мгновенная нейростатика сохраняет мышечную текстуру. Тушу сразу опускаю в суспензорный ящик при −1 °C: белок миосин не успевает вступить в фазу ригора.
Трофей и этика
Квота моего экипажа — один экземпляр на троих. Мы заносим данные в «Tagging & Release» международного фонда: длина, масса, GPS-точка. Отчет помогает биологам отслеживать миграционные коридоры и плотность популяции. В камбузе капитан срезает «тораро»: центральную часть спины, пахнущую озоном шторма и холодным оловом. Момент, когда стружка мяса ложится на ледяную гальку, напоминает мне, что уважение к противнику начинается не на воде, а внутри нас.