Антон ВладимировичПредрассветье окрасило Десногорское водохранилище холодным индиго. Легчайшая дымка упала на катер, словно прозрачный саван, сигнализируя о скорой смене времени. Термометр у консоли застыл на минус трёх, блесны покрылись инеем, а я ощутил неповторимое дыхание финального выезда. Движок «четырёхтактник» урчал приглушённо, будто понимал: эта стычка с хищником заключительная перед зимним затишьем. Руки привыкли к сопротивлению промерзшего шнура, пальцы работали почти автоматически, выражая в жестах накопленный сезонный опыт.
Тело водоёма, обмелевшее к октябрю, открывало новые барханы донного рельефа. Эхолот рисовал на экране гряду кос, где судак держался плотными колоннами. Среди цифровых завитков замелькали чёткие дуги — «икарусы» крупняка, готового к короткому жору. Подобрал джиг-головку «пуля» четырнадцать грамм, оснастил виброхвостом цвета графит с микроблеском. Такой оттенок поглощает лишний свет, оставляя лишь силуэт, меняющие судачий бок без лишней мишуры. Крючок №3/0 с длинным цевьём пробил приманку точно по центральной оси, без угла, без изгиба. Лишний перекос стоил бы поклёвки.
Тонкости планировки выхода
Маршрут закладывал по линии старого русла, где глубина ступеньками падает с пяти на девять метров. Подход планировал волнообразный: сначала дрейф на холостых, потом резкий разгон с заходом в «карман» у мыса. Такое построение траектории сводит к нулю акустический след катера. Эхолот переключил на частоту 83 кГц, сужая луч, лишний шум пера от винта устранял кавитационный гаситель — простейшая втулка с микродырчатыми стенками. Этот аспект часто упускают, хотя судак чувствует вибрацию как грамотный сомнолёт сейсмограмму.
Первый сброс приманки напоминал плосколётный вираж: шнур образовал мягкую параболу и замер на отметке 8,7. Двойной подброс, лёгкое касание дна, пауза на счёт «три». Поклёвка пришла в руку, будто удар штыка о бронзу. Подсекаю коротким рывком — углепластик «Fast» погасил инерцию, катушка «тысячник» запела. Хищник, судя по амплитуде, держался за край губы. Сплавляюсь вниз по течению, держу шнур под углом сорок пять, не давая рыбе перпендикуляра. Через полминуты серебристый брус на четыре с лишним кило вспыхнул в луче налобника. Первая цель выполнена.
Философия тишины на воде
Тишина поздней осени густая, почти ощутимая. Даже мотор-лодки вдали звучат приглушённо, будто кряканье в ванной комнате. Прерывать её без нужды — значит растрачивать суть момента. После каждого трофея беру паузу, прислушиваюсь к дыханию водоёма. Лёгкий плеск у камыша напоминает трение шёлка о гранит. В этот момент рождается подсказка природы: рыбья тропа откликается еле заметным «щелканьем» раненых уклеек. Ставлю минноу-воблер 110SP, окраску «Albino perch». Подтягиваю по плитам скалистой гряды, едва касаясь дна лопастью. Резонанс воблера и каменного основания создаёт звук, напоминающий эффект «скип-ролл» — короткий металлический звон, описанный в старой монографии ихтиолога Бялова.
Второй удар пришёлся ближе к борту. Судак сопротивлялся резкими головой ударами, пытаясь сорваться «свечой» — редкий приём для этого вида, свойственный крупным экземплярам. Подсака «японка» с поликарбонатной сеткой приняла добычу мягко. Весы выдали ровно пять с половиной. На хвосте свежая шрам-борозда, оставленная, вероятно, жерехом — ещё один штрих осеннего водного мира.
Закрытие сезона без оглядки на кулинарный финал выглядело бы незавершённым. Беру два лучших трофея, остальное уходит в родную стихию. К берегу подхожу уже при лёгком сумеречном ветре, зефир ладожского типа — влажный, пахнущий мхом. Разворачиваю походную коптильню «дупликис» объёмом шесть литров, добавляю щепу ольхи и яблони. Перед копчением тушки проходит сухой маринад: соль 12 г на килограмм, дроблёный можжевельник, сушёная морская ламинария в качестве источника естественного глутамата.
Пока дым кругами поднимается меж сосен, разбираю оснастку. Узел «FG» проверяю под лупой: микронный волос полиэтилена никуда не ушёл. Никель-титановые поводки складываю в кассету с силикагелем, удаляю влагу, исключая точку росы. Такая педантичность экономит нервы весной, когда первый выезд обычно спешит, а рука тянется к готовому комплекту. Редкий термин «фрагморесценция» описывает явление, когда металл, удалённый из солёной воды, покрывается микрокристаллической плёнкой ещё до высыхания. Достаточно забыть снасть сырой на ночь, и наступит именно она — тихий враг карбонового сердца.
Копчёный судак достигает кулинарного пика через двадцать семь минут. Филе приобретает цвет янтаря, жировая прослойка напоминает расплавленный топаз. За первым куском приходит воспоминание: рёбра под катером, первый холод и стальной шнур с крохотной каплей инея. Сезон выполняет круг, словно кольцо мушечного кольца — начало соединяется с финалом, оставляя в памяти нерастраченный аккорд.
Вернусь сюдада при паводке, уже в другом измерении рыболовного календаря, но именно сегодняшний заледеневший рассвет останется эталоном осенней паузы. Лет скоро сомкнёт блесны, придётся сменить борт на ящик и буров, а пока пульс водохранилища бьётся в такт моим пальцам. Турбулентная симфония ультралайта затихает, уступая место награде тишины. Я глушу мотор, посылаю последнюю струю дыма в небесное дрожание и запечатываю мгновение в меди памяти, где иней на блеснах сверкает вечным серебром.