Антон ВладимировичПервый глухозимний рассвет встречаю на проточной плёсине, где лед уже взял прочный звон. Чехонь, длиннокрылая серпянка, держится средних горизонтов, и плотная толща тут не мешает клеву. Рыба предпочитает русловое окно между бровками, где течение вычесывает облака мути. Попадаю в точку – и блесна сразу получает стеклянный удар хвоста. В такие мгновения сабельный хищник напоминает бритвенный клинок, который ищет слабину пальцев.
Повадки зимней чехони
Зимой чехонь держит закрытую стаю, реагирует на любую вспышку света. Лунка над руслом приносит выход ровно по часам: в 10:30 и в 14:15. В остальные часы рыба бросает взгляд только на точечный корм. Пища – рачок-хладыч, мотыль и случайные частицы ила. Плавательный пузырь у чехони уменьшен, поэтому вертикальные перемещения проходят без пауз. Звонкая поклёвка часто случается уже во время опускания мормышки.
Снасть без лишних грамм
Глухой тонкий будильник весом 18 г сочетаю с кивком из лавсана. Оснастка ‒ фантомная леска 0,08 мм, сверху короткая «бусинка-сакмарит» (камень кофейного оттенка, применяемый вольфрамщиками ради маскировки), ниже ‒ спортивная «капелька» 0,23 г на тонком крючке №20. Дополнительный эффект даёт цепочка из трёх голографических чешуек, закреплённых на поводке длиной ладонь. Такая струна наполняет игру искрой даже при микроколебании. В мороз ниже −15 °C ставлю микробалансир «Хорсхали» четырёхгранного профиля: гранёные ребра выбивают всполохи, способные раздразнить стаю, но не сбить строй проводки.
Тактика дрейфа и подсечки
Отмечаю рельеф маркером-рихардом (тонущий пластилиновый шар). Диагональная линия лунок строится вверх по течению, шаг два метра. Начинаю со средних горизонтов, потом спускаюсь, фиксируя время каждой проводки. Движение – «стеганый подброс»: удильник поднимаю на 15 см, пауза две секунды, затем свободный слив. Чехонь в этот момент ударяет в бок мормышке, ныряя по диагонали. Подсечка резкая, кистевая, без акцента плечом. Рыба сразу разворачивается лезвием спины вверх, и приходится гасить рывок пальцами, словно придерживаю скрипичный смычок.
При прикормке применяю «конфети» ‒ шарики сухого мотыля, перемолотого с хлореллой. Порция диаметром грецкого ореха вскрывается на третьей минуте, создавая столб ароматной пыльцы. Сабельный хищник втягивается в облако, и клёв выстраивается волнами. Каждый рывок будто щелчок складного ножа: быстрый, точный, звонкий. Когда стайка отходит, переставляюсь на соседнюю лунку, оставляя предыдущую на отдых десять минут.
Финиш дня проверяю комбинированной снастью «вертушка-струна». Перламутровый лепесток №00 вращается вокруг оси-проволоки, а под ним дрожит кисточка из огненного марабу. В мутноватой воде вспышки выглядят, словно северное сияние под стеклом льда. Последний удар чехони часто происходит в сумерках: клинок серебряного тела вырывается к свету фонаря, и я встречаю добычу ладонью, будто принимаю странника из другого мира.
Закрываю день, глядя на ровный срез льда вокруг лунок. Каждая выглядит чернильным иероглифом, который оставил на гладком пергаменте метель. Сабельный хищник признает лишь точность, ритм и крохотное зло блёстки. Соответствуй этим правилам ‒ и под ледовым сводом зазвенят собственные каватины клёва.