Антон ВладимировичИней поёт на ветру, буран рисует восточные иероглифы, а глубины Енисея дарят редкое сочетание ледяной тишины и упругого клёва. В этих строках делюсь маршрутами, где январский день превращается в пьесу из треска льда, хриплого дыхания снегохода и блеска серебристой чешуи.
Дивногорский резервуар
Ниже плотины температура воды заметно выше, поэтому лёд встаёт позднее остальных участков. Подъезд — федеральная трасса через Усть-Манск, далее тропа до бывшего причала «Танцующий». Хищник держится прямо под полыньями, бремя осторожности повышает адреналин. Ближе к середине января толщина крышки достигает сорока сантиметров, но мирные мигрирующие стаи леща продолжают кружить в свободной от шуги толще. Пайковый таёжный ужин готовлю в титановом «морковнике» — так местные называют печку-ракета из трубного сплава. Жильё — палатка-куб с утеплённым «сэндвич-удильником» (удилище, совмещённое с держателем для свечи).
Подтёбино и пороги
Среднее течение славится ленком и хариусом, здесь нет утреннего гудка турбин, зато встречается коварный «шугун» — вязкая взвесь ледяных иголочек. Лунку бурю шнековым «Барнаулом-160», из-за шугуна диаметр запасаю с запасом. Леска флюорокарбоновая 0,22, мормышка «руда» с гранёным вольфрамом. На границе струи и обратки ставлю «флажки» с корюшкой: таймень чтит свежий запах. Ночуя в зимовье геологов: сруб надёжный, печь-буржуйка жаркая, уголь в ящиках. Еду доставляют «пауком» — парашютным мешком со склона.
Игарка, полярный ветер
За шестидесятой параллелью новый год встречают ледяные сумерки. Зато здешний муксун идёт косяком, а белорыбица бьёт балансир, словно молот компа медной плите. Лодки здесь заменяют аэросани, рейс из Красноярска занимает шесть часов. Лёд — метр и больше, приходится брать бур-удлинитель. Середину кромки помечаю флагом «ветровик»: стальной шток, на нём лента из красного рип-стопа, видна через пургу. Термос из стали 08Х18Н10 кладётся в меховой чехол, чтобы «чай не остыл раньше мысли», как говорят ханты. На ночь ставлю электрический «яписатор» — прибор, отпугивающий росомаху ультранизким гулом.
Краткая термодинамика пространства
Лёд на Енисее растёт с разной скоростью. Выше плотины — три сантиметра в сутки, за Подтёбино — семь. Переохлаждённая вода образует кристаллы типа «иглы Бансона», способные перекрыть просвет отверстий в мормышке. Решение: смазка «вакса» (смесь воска и гусиного жира), нанесённая тонким слоем. Шаг между лунками — два метра для стационарных, пять для разведочных. Костюм выбираю «олуша» — так таймырцы зовут двухслойную парку с внутренним мехом белой лисицы, он висит легче овчины и блокирует ветер до 25 м/с.
Техника безопасности
Технологический снег иногда прикрывает прожилки тёплой воды. Передвигаться приходится по проверенным «тропам семи проходов» — маршрутам, где местные охотники протоптали семь параллельных следов. При температуре ниже –35 °C кожа примерзает к металлу за четыре секунды, поэтому рукояти буров оклеиваю пробкой. Аптечку собираю из аквафильтров, гипоаллергенного согревающего пласта и ампульного кофактора B 12 для экстренного усиления кровообращения.
Секреты клёва
Клёв на Енисее зависит от «кривой широтных вихрей» — резких скачков атмосферного давления, вызванных струйным течтением на высоте двенадцати километров. При падении ртутного столба на 8 мм в сутки хищник активен в сумерках, при росте — в полдень. Я придерживаюсь схемы «пульс-пауз»: каждые пятнадцать минут перемещаю мормышку на пять сантиметров вверх, затем удерживаю без движения. Хариус реагирует на акустический фон от дробных касаний вольфрамовой головки о гранитный галечник.
Трофеи и лимиты
Таймень свыше восьмидесяти сантиметров подлежит выпуску. Муксун допускается к вывозу в пределах двух хвостов на человека. Роспотребнадзор требует термической обработки мяса ряпушки из-за риска описторхоза. Я беру портативный «буркорез» — цилиндрический коптильный модуль, где рыба проводит двадцать минут при 85 °С.
Зимний Енисей под праздничным салютом кажется драгоценной жилой среди льда. Подходя к лунке, ощущаешь биение реки сквозь толщи времени, словно рука опускается в хронику Сибири. Рыбалка превращается в диалог, где ответ приходит в виде резкой поклёвки, а вопрос формулирует сам северный ветер.