Антон ВладимировичМарт приносит контраст: ночной мороз, дневное солнце и капель. На льду слышен хрустящий эхотон, подо мной шушукает подлёдная струя. Я выхожу на плотву ради пружинистой поклёвки и серебристого диска на поверхности лунки.
В первые десять дней месяца рыба перестраивает маршруты. Стаи дрейфуют от коряжистых ям к отмелям, придерживаясь руслового свала. Струя несёт кислород, тёплый поток подогревает грунт, кормовая мелочь оживает, создавая идеальный буфет.
Где искать стаю
Ледобур ставлю в шахматном порядке — шнур из шести лунок через два-три метра, начиная с брега. Глубиномер показывает четыре, затем три, затем два с половиной метра: хребет плато найден. Сквозь прозрачный лёд видно, как на дне блестят стебли элодеи — плотва любит эти крошечные заросли. Пикообразный батометр свидетельствует о приливе растворённого кислорода, значит рыба рядом.
Смещение влево-вправо на пару метров меняет рельеф и скорость течения. Стоянка плотвы днём открывается ближе к середине плато, к вечеру стая отходит к кромке ледяного поля, где подводные родники режут корку снизу. Постоянная проверка лунок даёт подсказки: дрожь кивка означает мелочь, уверенное погружение — подход солидных особей массой до трёхсот граммов.
Тонкая снасть
Леска 0,06 миллиметра выдерживает три рывка, затем усилие гасится кивком из лавсана. Тонкая «уралка» вольфрам-метиста с фиолетовым бисером провоцирует даже пассивную рыбу. Шарнирная посадка крючка №18 снижает рычаг схода. Применяю термин «глиссирование»: мормышка опускается с ускорением, затем поднимается в равномерном темпе, имитируя личинку хирономуса. Родная лат. «Chironomus plumosus» звучит как заклинание на льду.
Шкала веса мормышек: 0,2 грамма для штиля, 0,35 при ветре. В марте шуга течёт медленно, поэтому лёгкие варианты работают чаще. Вспухший мотыль на жале, подкрашенный бетаином, даёт яркий ароматный шлейф. При штучной подсадке струна кивка вибрирует, образуя такт «тремоло», знакомый плотве ещё с осени.
Тактика днём и вечером
Прикорм в марте порошкообразный, с нулевым содержанием крупной фракции. Беру сухой молотый тмин, землю из-под прошлогодней крапивы и пино-тест (микрокапсулированный пластификатор). Шар весит двадцать граммов, погружаясь, оставляет воронку из слизи и эфирных масел. Стая втягивается за пять-семь минут, что подтверждает эхолот с частотой 240 кГц.
Днём плотва реагирует на плавную игру: шесть подъёмов по три сантиметра, пауза, касание дна, лёгкое постукивание. Вечером напрашивается размашистая амплитуда — двадцать сантиметров вверх, резкая остановка, аккуратное опускание. При поклёвке подсекаю кистью, без движения плеч, чтобы не распугать соседнюю стайку. Крючок входит в губу под углом сорок пять градусов, форма «хофтвенк» снижает травмирование.
Погода меняется быстро. Барограф прыгает в диапазоне 745-755 миллиметров, но плотва реагирует на динамику фронта, а не на абсолют. При резком снижении давления ухожу к устью ручья — микротечения поднимают планктон, рыба не привередничает. При росте давления возвращаюсь на плато, куда тянет тепло от солнечных лучей, отражённых льдом.
Запасной удильник держу в левой руке на манер тенора, неизменно звучит второй крючок «Nymph» №20 с искусственным мотылём из пенорезины. Стайная реакция срабатывает: одна рыбина вспыхивает серебром, остальные устремляются вслед. Добыча уходит в садок-тюлевку, не травмируя слизевую благодаря мелкой ячее.
Лёд подмокает, вечером выступает фактурная «салофляха» — зернистая каша, предвестник первой воды. Самый опасный участок скрывается возле камыша, где ходит подпор. Ледоступы с карбидными шипами цепляются за коралловый наст, страхуя каждый шаг. В арсенале — верёвочный «спас» с колотушкой для самоспасения, ибо профессионализм складывается из мелочей.
Сумерки сворачивают спектакль. Усатое солнце падает за сопку, температура падает до минус восьми, леска хрустит, кивок тяжелеет от инея. Последний вздох струи приносит трофей — плотву длиной двадцать семь сантиметров. Серебро просвечивает бурый лёд, словно клинок в ножнах. Ловля завершена, но в памяти остаётся марш мартовского льда, звенящей поклёвкой отмеченный.